комнаты. Лишь запах валерьянки напоминал о том, что есть те, кому мешают выходки девочки. Спустя какое-то время, Рина поняла, что не хочет больше терпеть тумаки и решила найти другое увлечение. Она вдарилась в чтение. Читала, что называется «запоем» все, что попадалось под руку, принося домой вместо облезлых кошек обшарпанные и пыльные книги. За что тоже не раз выслушивала нравоучения от получившего четыре класса образования отца. «На заводе, на сборке, тебе не пригодится весь этот хлам! Там руками шевелить нужно» - кричал он, пророча дочери будущее простой советской рабочей. Но, Октябрина не отступала от своего, а книги – не кошки, и он, поворчав некоторое время, смирился. Видимо, эта страсть к чтению и подтолкнула ее поступить на филфак местного педагогического института. Институтские годы чудесные… Кузьма Прутков, древнеславянский, колхоз, картошка, экзамены, пьяные ночи в кругу начинающих поэтов и такие же, как и у этих студентов амбиции, амбиции, амбиции… Потом распределение по городам и весям. Кого в школы, кого в редакции провинциальных газет, и вот тебе – где вы теперь, амбиции? Остались простым словом в словаре Даля. Октябрина зашла на кафедру живописи. Декан сидела за столом и клевала носом в бумаги, создавая видимость рабочего процесса. - Галина Николаевна, добрый день. - Здравствуйте, Октябрина. Вы что-то хотели? - Да, предупредить. Мне, возможно, придется ненадолго уехать на следующей неделе, так что можете не рассчитывать на меня в ближайшее время. Не проявив интереса, куда и насколько девушка решила отлучиться, кивнув головой, Галина Николаевна снова уткнулась в бумаги.
Глава 4
Ровно в семь она подошла к кинотеатру «Родина». Юноша, неловко пряча руки в карманы, уже стоял на посту, весь в ожидании какого-то чуда. Рина махнула ему рукой, и он подбежал к ней, сияя мальчишечьей улыбкой. - Здравствуйте. - Да, вроде, здоровались уже сегодня. Ну что, идем? - Да, конечно! - Мамка-то сильно ругалась? - Обещала отцу написать, что я ее не слушаюсь. - Смешной ты. - Ничего смешного – нельзя творческого человека лишать свободы. - И на сколько тебе разрешили воспользоваться этой твоей свободой? - Сказала, чтоб в десять был дома. - М-да… Не густо, но тебе хватит. На трамвае до студии Таежного было минут двадцать езды. Потом пешком через заброшенные дворы и невесть откуда выросшие частные дома. Городские власти, с барского плеча, одарили художника подвальным помещением в доме почти на самой окраине города. Таежный не был в обиде на них, считая, чем дальше, тем лучше – никто не мешает, никто не следит за твоими действиями и происходящими вокруг событиями. Октябрина, держа под руку своего спутника, старалась как можно аккуратнее обходить мелкие ямки, заполненные мутной жижей, и то и дело оступалась на каких-то бесформенных кочках. - И зачем девушки только носят такую неудобную и непрактичную обувь, - ворчал молодой человек. – Ведь это крайне неразумно. - На тебя посмотришь, так ты прям само воплощение разумности и экономии, - буркнула в ответ Рина. – Кстати, ты бы хоть для вежливости представился, а то придем, вместе, а я даже твоего имени не знаю. - Так и я твоего не знаю, - незаметно перейдя на «ты» бросил юноша. – Я Вася. Василий Журбин. - А я Октябрина. Для близких просто – Рина. Приятно познакомиться, Василий Журбин. Мы почти пришли. Вон, видишь то зеленое здание в конце переулка? За ним и находится наш конечный пункт назначения. - Не близко… - Зато не нужно по углам скитаться в поисках подходящего для студии помещения. Ты сам художник, должен знать, какого это, когда домашние орут благим матом из-за ароматов растворителя и прочей химии. - Это еще что! Я немного рассеян бываю, когда пишу, и поэтому все вокруг мараю краской. А у матери патологическая потребность в чистоте. Вот тут-то действительно шум до потолка стоит. За разговорами неспешно добрались до заветной цели. Судя по шуму во дворе, действо уже началось. Таежный лавировал с бутылкой портвейна между гостями и то и дело подливал и в без того не опустевшие стаканы забористого напитка. Какой-то идиот стоял в центре круглого дубового стола и кричал оду граненому стакану:
Ты великое детище века
Ты прозрачней, чем капля воды.
Ты, бывая наполненным до верха,
Прикасаешься к тайнам души.
Но бываешь пустым и беспомощным
Грустью давишь тоскливую грудь…
Дослушать оратора не удалось. Видимо, за то время, пока он был в добром здравии и трезвом уме, его граненый сосуд не иссыхал. Человека скосило напрочь, и он, сползя по резной ножке стола, уютно свернулся калачиком на полу, мешая при этом остальным кишащим, как в муравейнике, отдыхающим. Таежный заметил стоящих в проеме дверей Рину и ее спутника. - Наконец-то, наконец-то, моя несравненная Муза решила посетить это убогое местечко. - И не говори. До тебя пока доберешься…
>>>
