- Вечно этому прохиндею достается самое лучшее – слава, деньги, бабы. А Ванька Егоров на задворках объедки собирает. - Зачем Вы так, - Октябрине стало жутко находиться с этим человеком в одной комнате. – Я, наверное, пойду… - Стоять!!! – заорал он. Она смотрела на него испуганным непонимающим взглядом. Ноги не слушались, а в голове стучала одна мысль: «беги, беги, беги». - Налей мне еще водки, - бросил он. – И раздевайся. Сейчас писать на тебе буду. Рина, завороженная его злой харизмой и гипнотическим взглядом, не смела сопротивляться. Полностью обнажившись, предстала перед глазами мастера. - Таежный вряд ли малевал такое! – зло засмеялся Егоров. – Тебе понравится. Налив в плоские емкости краску, он начал обмакивать в них куски мешковины, исподлобья глядя на девушку. - Сейчас я покажу тебе искусство на грани возможного… Вытащив тряпку из поддона с черной краской, он отжал с нее остатки, и неожиданно резко, со всего размаха, ударил ею Октябрину по ногам. Удары сыпались со всех сторон, превращая девушку в безумное разноцветное пятно. Он не пытался следить за тем, куда попадает, так же как и не пытался контролировать силу удара. Он мстил своей никчемной жизни, этому ненавистному Таежному, его жене Дашке, которая смотрела на всех взглядом королевы Англии, своей матери, которая мешала жить и совала нос не в свои дела; ветру мстил за то, что рассыпал его эскизы; мстил этой дрянной девчонке за то, что встретилась на пути, за то, что молода и красива, за то, что нема и покорна… Сила в руках почти иссякла, и он, повалив ее на грязный пол, грудью на окурки, овладел послушным телом, ставя мысленно точку в списке тех, кому и за что он мстил. После того, как все закончилось, он бросил чистую тряпку к ногам Рины и набрал ведро воды: - Оботрись и пол подотри за собой, а потом убирайся. Послезавтра придешь. Водки принесешь пару бутылок. В случае чего, я знаю, где тебя найти. Егоров одновременно притягивал и отталкивал ее своей грубостью и животным инстинктом. Находясь в окружении нежного, вежливого и прекрасного, ей хотелось порой ощутить на себе обжигающий ушат ледяных страстей. То, что давал ей Егоров, было грязно, ново, необузданно и порочно. Связывать с ним жизнь – это было бы абсолютной дикостью и ямой, из которой не выбраться. Рина, наигравшись в эти игры, стала постепенно отходить в свое нормальное человеческое прошлое. В ней проснулся интерес к жизни. Но разорвать с Егоровым не представлялось возможным. В тот, последний их вечер, она сбежала не от него, не от пьяных мужиков – она сбежала от притягивающего страдания будущего – от липких рук, от злых пьяных глаз, от кабалы рабства по доброй воли. Он не смог, видимо, держать в себе ту угнетающую жизненную разруху. Он покончил свое никчемное существование, отпустив всех птиц на волю. Вот теперь сиди, Ринка, оперевшись о стену, среди диких полупьяных, малознакомых людей, и пей свой дрянной портвейн, пока дух Егорова витает вокруг тебя прощальным смрадным перегаром.
Они встречались уже пять дней после того, как сходили на вечеринку к Таежному. Октябрина понимала, что нет смысла продолжать общаться с этим смешным мальчишкой. Она не воспринимала его как мужчину, но видела в нем человека. Он водил ее в кафе, с немым трепетом держал за руку и просил не уезжать навсегда, просил подумать. - Риночка, ведь так не должно быть. Я привязан к тебе всей душой. Сделаю все, что захочешь, только дай время. Ведь никто не виноват, что все так произошло между нами и что я немного младше тебя... - Вася, я тебе даю время – расти. Только ответь, а что делать мне, пока ты формируешься в мужчину? Сидеть на диване, учиться вязать носки для будущих внуков? - Почему сразу носки… У тебя прекрасная специальность. Ты бы могла пойти преподавать. Разве ты не задумывалась о том, чтоб когда-то остепениться и создать нормальную семью? - Ты сейчас так говоришь, будто находишься на собрании, на котором разные порядочные люди пытаются остепенить разлагающийся элемент общества. Я тебе рассказывала про Ольгу? Про свою соседку Ольгу, с которой жили рядом пятнадцать лет… Нет? Я тебе расскажу. Обязательно все-все расскажу, но не сейчас. Может, лет через пять, или чуть больше, когда будешь в состоянии объективно оценивать людей и жизнь. А сейчас скажу лишь одно – не суди, да и не судим будешь. Я живу так, как считаю нужным. А этот отъезд, он будет полезен для всех – для меня, для тебя и для той же Ольги. Я не прошу понимать то решение, которое приняла, я прошу принять это как должное. Октябрина стояла в тамбуре и смотрела сквозь лица провожающих. Он не пришел пожелать ей доброго пути. Она понимала, что это даже хорошо – долгие проводы лишние слезы. Конечно, он найдет себе интересную, юную девочку, с которой будет безмерно счастлив. И спустя какое-то время, будет с улыбкой вспоминать то сиюминутное помутнение рассудка, которое произошло когда-то в его родной школе искусств в шумном, похожем на отделение психиатрической клиники, коридоре.
>>>
