Мне казалось, что всё продуманно до мелочей, но на этот раз я просчитался. Весь безупречно построенный план летел к чертовой матери, а я тихо наблюдал за крахом своего детища из-за угла, как последний трус. Как просмотр короткометражного фильма, но в замедленном действии, когда минуты кажутся часами, и начинается состояние нирваны и ощущение медленного полета. Бессмысленный сторонний наблюдатель.

Сложнее всего было сделать первый шаг и купить билет на поезд. Тут же вдруг возникали неотложные дела и неожиданные проблемы. Сначала портилась погода, потом настроение, и наоборот. Масса причин, отдаляющих от принятия решения. В душе сидело огромное желание сорваться, бросить всё и уехать, и подавить его не представлялось возможным, но, как известно, ничего невозможного нет. Время множилось на время и соединялось в год, затем в два, позже уже потерялся счёт, и оно затаилось где-то на отметке пять. Пять долгих лет безумного желания быть в том месте, где жили мои мысли, а значит, жил я.

***

Поезд стучит в унисон с дождём. Смотрю в окно, лёжа на верхней полке. Я ненавижу самолёты – в них не заложено никакой связи с началом пути в новую жизнь. Два часа полёта и ты на месте. То ли дело – поезда. За три ночи и два дня можно столько в себе нарыть, что только успевай записывать, чтоб потом удивляться. Я, обычно, не общаюсь с соседями по купе – они все на одно лицо, с одинаковыми дорожными сумками и скучными жизненными историями. Гениальное изобретение человечества – рюкзак. Вмещает всё и даже больше и колёсики не отваливаются. Сколько можешь утащить на своём горбу, ни на кого не надеясь, столько в него и запихиваешь. Ещё никогда не беру у проводников постельное бельё, сколько бы не длился мой путь. Оно почему-то всегда влажное и пахнет мышами и плесенью. Вообще, очень аскетичен.

На этот раз всё как всегда – бабулька с влажным взглядом, парень-здоровяк и его девушка, которая то и дело поливала себя ужасным дешёвым парфюмом. Ладно, бывало и хуже. Буду реже дышать и чаще выходить в тамбур курить.

Обычная суета перерастала в дорожную возню и начинала раздражать. На столе, как из шляпы иллюзиониста, вдруг появилась традиционная дорожная провизия – курица в фольге, варёные яйца, огурцы, хлеб, пирожки, ещё что-то – я толком не разглядывал. Парень достал бутылку плохой водки и четыре одноразовых стаканчика. Разлил поровну и, расплывшись в улыбке дауна, один из них протянул мне:

- Давай за знакомство! Чтоб по рельсам как по маслу, да с ветерком!

- Я не пью.

- Не понял…

- Я не пью.

- Чё, совсем?

- Нет. В поездах.

- Ну и хрен с тобой.

Бабуля с девкой притихли и ждали, куда повернутся события, но парень не дурак – решил не связываться со мной, и всё закончилось быстро.

- Сынок, пирожком угостись, - заискивающе пропищала бабуля. Не знаю, какое впечатление произведу на вас, но я такой, какой я есть, и брать из чужих рук пищу не могу. Брезгливо. Отрицательно мотнул головой и отвернулся лицом к стене.

- Бабка, да отвали ты от него. Корчит тут из себя - хрен пойми кого. Айда, по стопочке выпьем,- парень явно нарывался на серьёзную воспитательную беседу.

- Меня Маша зовут, его Сергей, а Вас?- подала голос его спутница.

- Анастасия Ивановна я, деточка. До чего ж вы пара красивая! Прям смотрю – не налюбуюсь. Глаз не отвести!

Ненавижу лесть. Она как жирная плёнка на тарелке под холодной водой образует скользкую неприязнь. Почему этого не видят другие? Или просто не желают видеть?.. Какая они, в задницу, «красивая пара»? Хамло и курица безмозглая. Вот такая красота. Видать, я слишком громко ухмыльнулся – за столиком повисло гробовое молчание.

- Ты, бабка, угощайся. Маман всю ночь готовила. Не пропадать же добру!

- Ой, Серёженька, да куда же столько?

- Ешь, бабка Настя. Сейчас еще с вами, женщины, накатим по сто грамм и станем совсем как родные.

Роль тамады парню явно была знакома. Балагурил вовсю и сыпал пошлыми фразами, от которых девка заливалась мелким хохотом, а бабуля шептала: «Прости, Господи» и запивала упоминание о Боге стопкой водки. Дорожное знакомство обещало наутро дать о себе знать тяжёлым похмельем. Кстати, это ещё одна причина, почему я не пью в поездах.

Парниша оказался хилым и вырубился тут же, за столом. Бабка с девкой начали его тормошить, но все попытки привести в чувство оказались тщетны. Тогда они вспомнили, что, помимо их троих, есть я. Машка с ловкостью мартышки влетела ко мне наверх и, сально разглядывая, проворковала заплетающимся языком:

- Млдой чеек, пмогите двум слабым женщинам уложить Серёгу спать.

- А он, по-моему, и так уже спит. Да и вам пора бы уже…

- Он спит лицом на столе, а надо на подушке, - жеманно обдав меня запахом водки, она ещё пыталась кокетничать.

- Ладно, пусти.

Спрыгнул на пол. На полу - куски фольги и яичная скорлупа. На столе – скелет курицы, надкусанные пирожки (оказывается с капустой) и лохматая голова балагура. Натюрморт. Ничего не скажешь.

- Мы сейчас с Машенькой всё приберем, Вы не волнуйтесь, - бабка мельтешила возле меня и по-прежнему заискивающе смотрела в мои глаза.

- Куда вы денетесь. Конечно, приберёте…

Я оторвал голову парня от стола и уложил его на полку.

- Ой, сынок, а как же? Как же? Это же моё место,- задребезжала бабуля.

- Раньше надо было думать. Я его что, по-вашему, наверх должен затащить? Вон ещё одна нижняя полка. Ложись туда.

- Это моя…

- А ты и там можешь ночь поспать,- показал взглядом на пустую верхнюю и вышел. Надо покурить. Сонная проводница лениво обходила свои владенья.

- Что, не спится? Может, чаю хотите?

- Нет, спасибо.

- Ну, как знаете, - и прошла дальше.

Когда я вернулся в купе, уже было тихо. Бабка спала внизу, значит, Машка залезла наверх. Разобрались, слава Богу. Полез к себе и чуть не свалился на пол. На моей полке, в чём мать родила, возлегала пьяная Мария, которой вдруг захотелось мужской любви и нежности.

- Ты чего тут делаешь, дура?!

- Я решила познакомиться с тобой поближе, - горячо зашептала она. – А то ты весь вечер был таким нелюдимым и одиноким. Ну, иди же ко мне, не бойся.

- Да иди ты…

Я спустился и вышел, услышав вслед злобное: «Импотент херов». Придётся теперь ждать, пока она уснёт. Надеюсь, это произойдет скоро.

В поездах по ночам особая атмосфера – одиноко стоящие возле окон люди, у которых, наверное, как и у меня, нелады с внутренним миром. И все смотрят в одну и ту же точку, мимо убегающей жизни. За окном густая темень вперемешку со слабым лунным светом. Оказывается, полнолуние… Мне оставалось совсем недолго до той минуты, когда я встречу самого себя и соберусь в единое целое. Я парень – не трус, но как-то волнительно и щемит слева от одной мысли от предстоящего.

- Снова ты? – проводница.- Дай закурить? Вагон-ресторан уже закрыт, а я сигареты забыла. Целый день хожу, не знаю, у кого перехватить.

- Ты новенькая что ли?

- Ну. Первый рейс. Толком ещё не разобралась что к чему. А ты молодец – бодрячком. В вашем купе, вроде, сегодня пируют.

- Пировали. Спят все.

- А ты?

- Я в поездах не пью.

- Я тоже. Пошли ко мне, чаю хорошего налью.

- Пойдём.

В её купе всё так же, как и в сотни других обителей проводников. Коробки, банки, какой-то хлам…

- Садись, не стесняйся. Я сейчас.

Вышла за кипятком. Что я тут делаю? Известное дело, чем это всё закончится. Не в первый раз. Сначала слёзная история про нелёгкую жизнь, потом рыдание на сильном мужском плече и как итог – секс. А на утро, как в той песне: «Как зовут тебя, родная?..» и смущённые взгляды при встрече. Но сейчас меня это не останавливает – мне надо снять напряжение и усталость от прошедшего дня. Надо куда-то переложить свою ненависть к тому комку человеческой деградации, свидетелем которой я сегодня являлся.

- Помоги мне.

- Давай. Что сделать?

- Вон моя сумка – достань печенье.

- Сейчас.

Какая глупость – привела к себе незнакомого человека, раскрыла перед ним двери и сумку. Хотя, может, это и правильно. Мы разучились доверять, и думаем, что это дикость. Дикость так думать.

Мы сидим с ней молча и пьём совсем неплохой чай с тонким ароматом бергамота. Смотрю на неё поверх чашки, жду начала слёзной истории, но её нет. Она так же спокойна потому и кажется немного сонной.

- Оставайся у меня?

- Ладно.

Едва прикрытые веки, томные губы, грудь, ажурное бельё и домашнее постельное... Я вкладывал в каждое движение всю обиду на сегодняшний день, на прошедшие годы и на то, что безвозвратно исчезает. Она не проронила ни звука, она как сосуд собирала в себя то, что в неё вливали. Она полностью слилась с жёсткой накрахмаленной простынёй и растворилась в полумраке ночного купе. Я потерял счёт времени и не представлял даже, сколько времени прошло – три минуты или полчаса. Простая, молчаливая, приятная и понимающая. Наверное, она нашла своё призвание – она родилась, чтобы стать проводницей.

Ушёл под утро. Так и не спросил, как её зовут.

В моём купе царило сонно-перегарное царство. Бабка с Машкой так и не собрали мусор с пола. Свиньи. Машка все же ушла на другую полку, но не накинула на себя даже лёгкого халата и теперь глубоко дышала, вздымая тяжёлую голую грудь. Уснул мгновенно и без сновидений. Дождь так и продолжал стучать. Такое ощущение, что он «зайцем» ехал на крыше этого поезда.

Проснулся от толчка в бок.

- Слышь, мужик, ты это…Ты извини за вчерашнее – я перебрал малость.

- Я заметил. Не заморачивайся, дело прошлое.

- У тебя курить есть?

Да что ж это такое? Весь вагон кроме меня без сигарет, но все, как назло, курящие. Бросил ему пачку и снова отвернулся. Бабка ходила тише воды – ниже травы. Машки и вовсе не было.

- Там это… Мужик, слышь? Там тебя проводница зовёт.

- Сейчас, выйду.

Закинул в рот пару подушечек «Орбит» и вышел. Она мне принесла новую пачку сигарет. Протянула и улыбнулась:

- Спасибо, что угостил вчера.

- Оставь себе. У меня есть. Как тебя зовут?

Она отрицательно кивнула и пошла, со всей силы зажав её в нежной ладони.

Вот такой и должна быть настоящая женщина – ты ей сигаретку, она тебе пачку. Ты с ней разделил вечернее чаепитие, она тебе секс. И никаких обязательств – презервативы на тумбочке, имя в паспорте – всему своё место.

- Ты чё, мужик, сделал её, да?

Блин, я и забыл, что мой сосед наблюдает за нами. Пошляк.

- Настоящие мужчины никогда не рассказывают о своих победах...

- Гыыы.

- А Машка твоя – шлюха.

- Эй, ты чё?!

И снова разошлись, не набив друг другу морды. Я позволил себе слабость. Противную, мелкую человеческую слабость. Мне хотелось досадить этому слабоумному. Вот и пусть теперь переваривает информацию.

Станция. Несколько минут сижу на грязном асфальте перрона. Куда я еду? А самое главное – зачем? Ведь уже свыкся с тем, как проходит жизнь. Так зачем тревожить прошлое? Может, взять билет обратно? Переждать в привокзальной гостинице, а завтра – домой. Нет. Всё. Собрался, значит, едем дальше. Через сутки я доберусь до места.

***

Старый город встретил меня хмуро. Он не ожидал этой встречи и не был подготовлен. Серые дома, серый асфальт, серые люди под серыми зонтами. За всё то время, что меня здесь не было – ничего не изменилось. Я помню эту дорогу наизусть – закрой мне глаза, всё равно дойду. Помню каждый поворот и ямку. Иду до парка. На ту скамейку, где оставил когда-то своё сердце.

- Я выхожу замуж, - тихо и виновато.

- Кто он?

- Хороший человек.

- А, ну раз хороший человек – выходи.

- А как же ты?

- Ну, что я? Я всегда мечтал жить подальше отсюда, вот и поеду. Буду ковать счастье на чужбине.

- Зачем ты так?

- Удачи вам и семейной идиллии.

Так всё и было. Так и произошло. Скамейка та же самая – на ней мною перочинным ножом выцарапано слово «навсегда». Напророчил. Не было ни одного шанса увидеться с ней – проливной дождь отрезал всякую вероятность этой встречи. Сейчас посижу и побреду на вокзал – надо ехать обратно.

***

Странный одинокий человек на мокрой скамейке в пустынном парке. Дождь пролил свои ледяные капли на его куртку, и она стала такой же, как всё вокруг – серой. Я когда-то видела его. Не помню только, когда. Он что-то насвистывал в такт шагам, направляясь в сторону вокзала. Он не смотрел по сторонам и не замечал взглядов окружающих. Он чем-то похож на тебя. Жизнью? Походкой? Любовью? Он навсегда исчез и больше никогда не возвращался. Он не нашёл то, что когда-то оставил и теперь как трус, наблюдал из-за угла за тем, как тонули в небесной воде его планы, так до мелочи продуманные…